Копальхем и трупные яды

Но есть другой вид повышенной переносимости ядов – так называемая приобретённая толерантность. Точно так же, как при регулярных упражнениях можно накачать мышцы, при регулярном приёме небольших доз яда можно развить ферметные системы, способные этот яд нейтрализовать. Правда специально заниматься таким делом не следует, да и далеко не на все яды такая устойчивость возможна. Чаще всего результатами подобных “упражнений” будет хроническая интоксикация, а с ядами аккумулятивного, то есть накопительного действия, то и с летальным исходом.

Данная история о других ядах – о трупных. Навание этой группы самообъясняющее – трупные яды образуются при гниении трупов. Наиболее известна троица так называемых птоаминов – нейрина, пудресцина и кадаверина. Это сильные яды. Считается, что у человека от них защиты нет. Другое дело шакалы, гиены, грифы – их эта отрава совсем не берёт. Оно и понятно – они же падальщики, трупные яды просто неотъемлимая “специя” к их пище. Мы же вроде чистой едой питаемся, ферментные системы, способные нейтрализовать птоамины, нам не нужны. Но не торопитесь с выводами – эволюция человека полна тайн и загадок, и ещё очень большой вопрос, насколько чистой была пища наших далёких и не очень, предков. Оказалось, что биологический механизм такой защиты у человека всё же есть. Но весьма своебразный.

Самое начало того периода, что ныне принято называть брежневским застоем. Специальная топографическая группа под началом подполковника Дузина облетала район между озером Кокора и озером Лабаз. Это в самом основании Таймырского полуострова. Летели на вертолёте МИ-8, что называется дружною гурьбой – два летуна, трое топографов и один местный – некто Савелий Пересоль, ненец по национальности. Военные взяли его с собой просто как знатока местности, показывать болота, указывать местные ориентиры и их названия.

ydi

И вот в воздухе произошла серьёзная поломка – что-то случилось с гидравликой, что передаёт движения от пилотской ручки на ость винта. Ручка взбесилась, начала колотить лётчика по ногам, упрявления никакого, вертолёт падает. Высота на счастье была небольшой – случилось то, что называется жёсткой посадкой. Вертолет завалился на бок, винт с визгом врезался в землю, и раскидав чахлую растительность, обломался о вечную мерзлоту. Удар был сильным, однако никто особенно не пострадал. В ушибах и ссадинах, с разбитыми носами и с головокружением от лёгкого сотрясения мозга, народ ошалело таращился друг на друга.

Первым очухался пилот – в вертолёте нестерпимо завоняло горелой проводкой, и к этому вдруг примешался знакомый запах авиационного керосина. А потом в нутро повалил дым. “Всем из машины!!!” – заорал он, распахивая дверку. Каждый моментально оценил ситуацию и ринулся наружу. В двери на секунду образовался затор из тел, но ещё через миг людской клубок вылетел из вертолёта, как пробка из бутылки. И вовремя – внутри что-то негромко теснуло, и в салоне показались языки пламени, которое в секунды объяло весь вертолёт. Народ открыв рты, немигающими глазами молча наблюдал это зрелище. Вначале даже с радостью – ведь все живы, потом с растерянностью – а что же делать?. Ведь вокруг на сотни километров ни души, рация сгорела, еды нет, тёплой одежды нет, оружия нет, ничего нет! А ведь “на дворе” сентябрь – ещё повезло, что снег не лежит, хотя пора. Ночами уже давно ощутимый морозец, да и днём не жарко. Вся надежда на поисковую группу, по идее всего через несколько часов должны хватиться. Правда район поиска великоват…

Первую ночь провели вблизи вертолёта – по предположениям такой ориентир с воздуха легче всего обнаружат спасатели. Но никто не прилетел. Никто не прилетел и на второй день, а третий день был туманным – похоже никто и не летал. На четвёртый день где-то вдали слушался вертолётный стрёкот, и ослабевшие люди побежали туда, но военную форму на фоне болотных кочек с воздуха трудно заметить, особенно если так далеко. Не помогла и надежда на маленький костерок, что постоянно жгли на месте аварии – таймырский кустарник не мог обеспечить значительного огня, а попытки устроить дым кончились ничем – северный ветер разгонял его по тундре уже в десятке метров от костерка.

За всё время умудрились убить с десяток леммингов и дюжину мышей, в обгорелых останках вертолёта нашли куски, заменившие сковородку и кастрюлю. Постоянно варили орвар из брусники и морошки, но сильнее всего помогали грибы. Вот чудо – древесных пород практически никаких, но даже среди карликововой тудровой растительности встречаются лесные грибы. Да ещё какие крепыши-гиганты! Вероятно ещё августовские – сейчас уж и днём около нуля. Видать поэтому в грибках ни единого червяка, все крепкие, как на подбор. Однако такое счастье долго длиться не может – припорошит первым снегом, и придёт смерть. Даже не от голода – от холода. Ведь более-менее одет один Пересоль – ненцы свою кухлянку* не снимают ни зимой, ни летом. Ещё сам Дузин выскочил в ватнике, у пилота унты, у остальных – комбинезоны и полевое Пэ-Ша**. Верхняя одежда сгорела в вертолёте. Хоть и дают греться, предлагая по очереди ватник и кухлянку, но помогает такое не сильно – ночью сна практически нет, силы на исходе.
__________
* Меховая верхняя одежда северных народностей, своего рода шуба без застёжек, что надо одевать через голову наподобие штормовки-анорака.
**П/Ш – полушерстяное зимнее обмундирование, на верх которого обычно ещё одевается тулуп или шинель

На следующее утро с первым взглядом на сереющее холодное небо, в глазах каждого застыла безысходность – такое пожалуй к снегу. А если судить по едва заметной позёмке, что заструилась между болотными кочками и запела тонким голосм в тоненьких веточках полярных ив, то это будет не просто снегопад – это будет метель. Подобие убежища, что сварганили из оставшейся вертолётной обшивки, едва могло вместить всех, да и то сидя. Такое от пурги не спасёт. Офицеры молча взялись за руки – вроде вместе бедовали, давайте друзья, вместе и встретим неизбежное. Не разделял общего насторя один Пересоль:

“Ой-ой какой мы все шибко глупый! Лучше бы по заветам стариков поступать… Зачем сидели?! Кого ждали?! Сегодня ветер болото выморозит – копальхем найти трудно будет! Надо было в первый день болото обходить – обязательно бы копальхем нашли! Давно бы нашли, много бы наелись, много бы с собой взяли! Каждый день бы шли, кухлянку и ватник по очереди бы носили, копальхем бы кушали, уже бы до Хеты* дошли! Я бы мало-мало посмотрел по берегу, а потом бы повёл вас куда ближе – на севрер в Жданиху или на юг в Хатангу. А потом туда бы за нами из ваших Крестов веролёт послали, где шибко сгущёнки, тушёнки и водки. Шибко много! Мы бы спаслись и веселились. А так подохнем!”
__________
* Река Хета, что впадает в Северный Ледовитый океан юго-восточнее Таймыра и ненецкие поеления на ней – самоее верхнее Жданиха, потом Хатанга, южнее Кресты, где и была военно-топографическая база.

Офицеры расценили план местного оленевода, как полную авантюру – он предлагал маршрут не в одну сотню километров. И это пешком по тундре без еды и одежды? Глупость! Даже если бы они вышли в первый день, то всё равно к этому моменту не сделали бы и полпути. Хоть так, хоть иначе – всё равно помирать. Даже скорее всего, пойди они к Хете, то уже бы были трупами – такой путь по-любому вымотал бы их силы, да и намного быстрее. Однако про какой такой копальхем говорил ненец? Что это за зверь такой?

“А-аа, копальхем вкусный, копальхем жирный, от копальхема тепло, от копальхема сила, от копальхема жизнь! Копальхем духи берегут, потому что в том болоте, где копальхем лежит, живёт сам Дух Большого Оленя. А он самый главный, кто помогает человеку в тундре! Других богов, если плохо помогают, можно и плёткой выстегать, и вообще в костёр бросить, а Духа Большого Оленя нельзя! И нельзя тут больше оставаться – пока болото совсем не выстыло, и Дух Большого Оленя на зиму спать не лёг, надо за копальхемом идти, а то все помрём!”

Такое объяснение сути мифического копальхема не раскрывало. Что-то вкусное и жирное, что связано с каким-то Духом Большого Оленя и при этом почему-то живущее в болоте, куда нормального оленя и в век не загнать. Насчёт других богов понятно – их фигурки ненцы вырезют из берёзы и хранят на стойбищах, как божков-талисманов. Если талисман “плохо работает”, в смысле счастья не приносит, то такого воспитывают методом кнута и пряника. Вначале задабривают оленьей кровью, а если тот не “исправился” то могут и выпороть. Если и после этого удачи не прибавилось, то могут в сердцах ткнуть головой в полный дерьма подгузник из берёзовой коры, заменёющей туго спеленаным ненецким деткам дайперсы и пелёнки. А уж если и это не помогло, то такому никчемному богу одна дорога – в костёр. Тогда отчего же такое трепетное отношение к Духу Большого Оленя?

После многочисленных дополнительных вопросов наконец вырисовалась более-менее материалистическая картина. Самого духа мы оставим ненцам – это одна из ключевых фигур в пантеоне местного шаманизма. Но вот сопутствующий обряд, посвящённый этому духу, оказался весьма интересным. Периодически в оленьем стаде надо менять вожака. По каким-то местным эзотерическим приметам вычисляют, когда это надо делать особым способом – старого важака необходимо отдать в жертву Духу Большого Оленя. Такого оленя отбивают от стада и пару дней ему ничего не дают есть для полной очистки кишечника. Дальше ритуал принесения такой жертвы прост – свергнутому важаку (при этом обязательно надо, чтобы тот был жирным и в полном здравии) на шею накидывают сыромятный аркан и тянут его на ближайшее болото. Там его этой петлёй давят и оставляют в болоте. Но оставляют хитро – олень должен скрыться там полностью, потом это место ещё досыпают торфом или мхом-сфагнумом, а сверху обкладывают ветками и камнями. Давят оленя с великой осторожностью – нельзя, чтобы его шкура хоть где-нибудь повредилась, туша его должна быть абсолютно целой. Сам торфянник хорошо маскирует запахи, а поэтому случаи осквернения копальхема хищным зверем сравнительно редки. Возле копальхема на ближайшей кочке вбивют кол, обязательно из лиственницы, чтоб не гнил. Кол украшают пучками травы и ягеля, а часто ещё какой-нибудь яркой тряпочкой. В советское время, например, особой популярностью пользовались пионерские галстуки или вымпелы “Лучшему Оленеводу”.

Так вот, эта оленья туша может так пролежать столетиями. Вообще-то с позиций танатологии, раздела судебной медицины, изучающей трупные изменения, тут ничего особенного нет. Ведь даже в средней полосе России в торфянниках находили тела невинно убиенных купцов времён средневековья. Да ещё при этом вызывали милицию – вроде как на недавнее убийство, настолько хорошо сохранось тело и рубленная рана на голове! А в болотах Ирландии находили даже людей каменного века. В тундре условия одновременно и хуже, и лучше. Из-за вечной мерзлоты вода там всегда холодная – несомненный плюс. В то же время холодная вода не позволяет бурно развиться болотной растительности. Не позволяет она и гнить тем скудным растительным остаткам, что собственно и создают торф. Поэтому вода там бедна гуминовыми кислотами, органическими соеденениями типа широко известной янтарной кислоты, что являются дубящим агентом и губительным для бактерий консервантом. Относительно чистая вода – это главный минус. Там всё же трупное гниение идёт. Медленно, десятилетиями, но идёт. Прекращатся оно только в одном случае – если болото поглотит вечная мерзлота.

Оказывается, у ненцев отношение к этим “мумиям оленьих фараонов” отнюдь не святое. Впрочем, как и ко всем их богам. Эти святыни можно запросто кушать! Прямо в гнило-сыром виде с душком. Даже полная тухлятина не теряет своей калорийности. Едят такое не только в нужду или по форсмажорным обстоятельствам, но и просто как своебразный деликатесс. Но всегда восполняют взятое – захотелось копальхема, смерть вожаку, Духа Большого Оленя тоже обижать не следует. Тысячелетия жизни в тундре такому научили – это ведь прекрасные консервы на чёрный день, неговоря уже о спасительной помощи тем, кто потерялся в тундре. Ведь главная их ценность – что они как-бы ничьи, забытые и разбросанные по северной земле дары предков. Именно такую тушу и взялся разыскать Савелий Пересоль.

Идея разжиться мясцом офицерам очень понравилась – про то, что это тухлятина, не хотелось даже и думать. Если помираешь, то и такое съешь, а что запах… своебразный… Так нос можно пальцами зажать! Короче, Пересоль, надевай свою кухлянку, хватай нож и бегом за консервами национальной ненецкой кухни. Всё равно никуда идти от сюда нельзя – ждать надо. Но на полный желудок шансов дождаться намного болше! Так что, товарищ оленевод, от тебя зависят наши жизни – не подведи.

И он не подвёл. К вечеру, когда уже стали закрадываться сомнения, а вернётся ли Пересоль, не дёрнул ли он в одиночку на Хету, из-за сопки на фоне ярко-оранжевого неба чёрным силуэтом медленно появилась его коренастая фигурка. Офицеры радостно побежали ему на встречу. Вот он идёт гружёный, улыбается – за спиной висит здоровая оленья нога. Савелий нарезал ремней из оленьшй шкуры, и подцепил мясо на спину, словно рюкзак. Ого! Сегодня пируем.

Мясо, как таковое, уже слабо различимо – вместо него какая-то сероватая и дурно пахнущая масса. А вот жир ничего – просматривается. Гязно-серый и мылкий на ощупь, во рту он прилипал к нёбу, чем-то напоминая мягкий парафин, только холодный. Легко отдиралася и грязно-серый слой, что сразу под шкурой. У свежей оленины такую мезгу не прожуешь, а тут ничего – мягкая, словно восковая корочка с сыра. Вкус же копальхема больше всего походил на жутко прогоркшее несолёное сало. Когда попробовали прожарить копальхем на костре или хотя-бы разогреть его на сковородке, то получилось ещё хуже – вонь пошла такая, что кусок определённо нельзя было взять в рот. С него капал тягучий жир, который горел тёмным смрадным пламенем, словно резина. Да, такое “лакомство” лучше всего глотать холодным, хотя по словам ненца самый вкусный копальхем вообще мороженный, тогда его нарезают тонкими ломтиками, что сворачиваются под ножём в серенькие трубочки. Полученную строганину мокают в соль и едят вместе с парными сырыми лёгкими только что забитого оленя.

Служившим на севере частенько приходилось сталкиватся с местной традицией сыроедения. Из оленьей требухи – национального ненецкого лакомства – наиболее отважные из офицеров иногда пробовали сырую печнень, а вот мясо любили слегка обжарить на сковородке. Внутри оно оставалось практически сырым, лишь чуть-чуть белело снаружи. Нарезанное мелкими кубиками, такое называли “пастеризованной олениной”. Это там пробовал практически каждый. Поэтому к вонючему копальхему отнеслись с доверием. Нарезали кусочками и запивая брусничным отваром, нежуя наглотались до отвала.

К ночи разыгралась непогода. Первый снег пришёл с порывами ветра. Теперь ему лежать до конца мая. Однако на удивление ночь со снегом оказалсь не такой уж и холодной. Облака действовали как одеяло, сохраняя последнее тепло земли. Народ набился в убежище, там же запалили импровизированную “буржуйку”. А к утру вообще всё стихло, воздух стал прозрачен, небо ясным. Побелевшая тундра словно надела повенечный наряд. Или саван… Фатой к наряду по небу разбежалось северное сияние. Ух как крутит! Вот стратосфным дождём вытянулись зелёные всплохи. Вот кое где они порозовели, развернулись поднятым зановесом божественного театра. Светящиеся складки пошли фиолетовым отливом, под ними опять зелёная бахрома… Ударил приличный морозец. Холодно, конечно, но на сытый желудок такое терпеть можно. Не смертельно.

Оказалось смертельно. Не от холода – от копальхема. У кого начались боли в области печени, у кого рвота, под конец у всех галлюцинации, а к утру потеря сознания. Однако Савелий Пересоль оставался в полном здравии, никаких симптомов у него не появилось, хоть он-то съел больше всех! Всю ночь он пытался хоть как-то помочь офицерам, но бесполезно. Уже когда совсем рассело, остановилось дыхание у лётчика, а вот и тело старшего отпустило Дузинскую душу в землю предков. К обеду умер механник. Двое топографов ещё были живы, но в тяжёлой коме.

Автор блога:
Антон Сергеевич Попов

Добавьте Ваш комментарий

[anycomment]